Во мне уже давно зудит одна яркая сцена из знаменитой пьесы Тома Стоппарда “Розенкранц и Гильденстерн мертвы”. Это абсурдистская трагикомедия. Впервые я познакомился с этим произведением, когда оказался на репетиции театральной постановки, к которой сам имел некоторое отношение. С тех пор эта сцена периодически преследует меня, всплывает то там, то здесь – восхищает, веселит, назидает. Юмор, философия и фарс в ней настолько органично и вкусно переплетены, что даже в переводе это доставляет мне особое наслаждение. А вот, собственно, и они, вместе с объектом моего обожания и главным героем эпизода – странствующим актёром:

 

Актер

– Сто-ой!

Труппа поворачивается и останавливается.

(Радостно.) Публика!

… Он любовно их разглядывает.

– Превосходно. Чудно! Хорошо, что мы подвернулись.

Розенкранц

– Для кого? Для нас?

Актер

– Будем надеяться, что так… Видите ли, мы, так сказать, ржавели, и вы столкнулись с нами в момент нашего – э-э-э-э – упадка. Завтра об эту же пору мы бы уже начисто забыли все, что умели. Мысль, не правда ли? (Щедро смеется.) Пришлось бы вернуться к тому, с чего начали, – к импровизации…

 

Думаю, это произведение знакомо многим, знаком его юмор, крылатые фразы и метафоры, которые вполне можно отнести к золотому фонду мировой прозы. Но всё же я должен напомнить о том, что предстаёт пред нами в данном эпизоде из Первого действия.

 

Мы наблюдаем неожиданную встречу двух чудаковатых путников и небольшой группы бродячих актёров. Предводитель их, собственно и именуемый Актёром, всеми своими действиями преподносит двум встречным образ людей, опустившихся, если можно так сказать, на самое дно творчества. Выражаясь его словами, они могут и покувыркаться за пару звонких монет, если это зрителю по вкусу, поскольку времена таковы. Мало того, они могут выдать и полный набор леденящих кровь сюжетов, и даже разыграть оргию, в которой, по желанию, и сам зритель сможет принять участие за дополнительную плату. С бисами. Чего не сделаешь за деньги… Забавно наблюдать, как Актёр бесцеремонно убеждает в том, что зритель – его единомышленник и собрат по искусству, подытоживая, что “и мы для вас, и вы для нас” как две стороны одной монеты.

Толком не успев прийти в себя от увиденного и услышанного, странники пытаются уловить логику в действиях артистов, желая узнать специализацию лицедеев, но в ответ вновь получают полный ассортимент услуг от актёров-трагиков, специализирующихся на убийствах, мелодрамах, интригах, философии и разврате. Каждая из обеих сторон пытается найти в диалоге свою правду, назначить свою цену. В итоге они приходят к согласию, и странники готовы внимать актёрам. Но внезапно действие переходит в другое измерение, и, ни то на сцене, ни то в реальной жизни, появляются Гамлет и Офелия.

 

Сам образ Актёра, Его слова и принципы просто идеально подходят для иллюстрации вырождения в искусстве. Причём в любом. Писатель, поэт – это тот же актёр (от слова “акт”- действие). Писателю также необходимы внимание, публика, ценители его творчества. Да и какой писатель не мечтает о карьере, известности и даже прибыли, что в конечном итоге может стать самой целью его поприща. Герой ссылается на ситуацию, утверждая, что “времена никакие”, и тем оправдывает своё положение, пользуется им, спекулирует. Иллюстрация вполне универсальна, применима к современному искусству в целом. Мы можем говорить об этом много и с задором, благо материал располагает. Но вскоре нам станет скучно от очевидности вещей. А посему я хочу предложить некоторую метаморфозу образа. Вернее, она уже давно во мне произошла по отношению к главному персонажу. К этому располагает и сам жанр пьесы – абсурд, и то, что произведение основано на метаморфозе, представляя что-то вроде изнанки Шекспировского “Гамлета”. В связи с этим стоим вспомнить и Булгакова, мастера по преобразованию классических исторических персонажей. Так у него появляется свой Иешуа, а прообраз падшего ангела Воланд обретает черты положительного героя.

 

Вот и мой Актёр в один момент стал для меня весьма содержательной, интересной и симпатичной личностью. Чем он заслужил такую честь? Этот персонаж не так прост, как это выглядит на первый взгляд. Его живое утончённое воображение, знание своего дела и остроумие говорят о многом. Юмор, как известно, часто служит кодом к пониманию сути вещей. Кстати, в отношении юмора и колористики образа хочется особо выделить мастерство И. Бродского. Его высококлассный перевод пьесы на наш язык имеет явное преимущество, в сравнение с другими переводами.

 

Мне видится Актёр прекрасно понимающим и знающим цену происходящему. Если говорить языком литературы, то, возможно, он исписался, а от этого никто не застрахован. И в нём живо зерно художника, разумеющего – где дурно, а где славно. Звучит несколько парадоксально, но торговать и спекулировать – порой это тоже часть творческого процесса, часть игры, которой правят законы мира. Поэтому Актёр без смущения тычет зрителя носом в то, чего он порой заслуживает. Этот стёб становится уже частью искусства, развлекающего художника, немного утомившегося от прохождения этапов своей творческой эволюции, от вечно ускользающих миражей совершенства... Имеет ли он на это право? - На то он и актёр, чтобы играть по привлекательным для него законам игры.

 

Я не настаиваю, что вы должны сейчас же согласиться со мною. Но взгляните хотя бы на то, как разбирается Актёр в тонкостях процесса, когда на вопрос путников: “нас только двое, разве это достаточно?” - отвечает: “в качестве публики – плачевно, в качестве ценителей – идеально”. А отвечая на вопрос: “вы ведь – не исключительно актеры, не так ли?” – остроумно произносит: “мы актеры включительно, сэр, представляем на сцене то, что происходит вне ее, ...обычные вещи, сэр, только наизнанку”.

Нельзя пройти стороной и апофеоз его безобидной издёвки над публикой! Тут уж юмор, сарказм и пародия на творческую концепцию от персонажа, называющего себя трагиком, играют всеми красками: “...Знаете, мы скорей принадлежим к школе, для которой главное кровь, любовь и риторика... Это трудноразделимо, сэр. Ну, мы можем вам выдать кровь и любовь без риторики или кровь и риторику без любви; но я не могу дать вам любовь и риторику без крови. Кровь обязательна, сэр, – все это, в общем, кровь, знаете ли”.

 

Вот, пожалуй, и всё, что мне хотелось поведать о столь ярком персонаже Стоппарда, и есть ощущение, что обитает он не только где-то на страницах произведения, но явно и во многих из нас... Повозка с реквизитом и актёрами уже удаляется и тихо исчезает. А мы с вами по-прежнему остаёмся бродить в поисках публики. Видимо, так устроено искусство.

 

В качестве эпилога:

 

Гильденстерн

– Ну... разве ты не пойдешь переодеться?

Актер

– Я никогда не переодеваюсь, сэр.

Гильденстерн

– То есть всегда в форме?

Актер

– Так точно.

Пауза.

Гильденстерн

– Гм, и когда же твой выход – на сцену?

Актер

– Я уже здесь.

Гильденстерн

– Но если уже, почему не начинается?

Актер

– Я уже начал...